Мы потихоньку, но все же свыкаемся с мыслью о том, что 7 ноября никак не может считаться днем общенационального праздника. и доводы в пользу этого утверждения представляются нам убедительными: если день этот окрашен в цвет крови, если он — начало гражданской войны между соотечественниками, если он предопределил насильственное уничтожение целых пластов отечественной культуры и нашей памяти, то о каком празднике может идти речь?
Споры о новой памятной дате — . 4 ноября —не утихают. И каждое новое обращение к событиям, происходившим в начале XVII века, дает возможность вновь взвесить все «за» и «против».
«В тот день была спасена Россия». Причем спасена не царствующей династией, не высшими государственными сановниками или Провидением, а простыми людьми, вставшими, невзирая на сословную принадлежность, под один стяг. Именно тогда впервые на политическую арену вышло народное ополчение, которое, кстати, возглавляли представители двух совершенно разных социально-культурных слоев, уровня воспитания и образа мышления — князь Дмитрий Пожарский и купец Кузьма Минин.
Ополчение оказалось для России удивительным феноменом, оно появлялось тогда, когда казалось, что Россия доживает последние дни, когда казалось, что нет такой силы, которая была бы в состоянии противостоять захватчикам: вспомним и 1612-й, 1812-й, Великую Отечественную войну 1941—1945 годов. Ополчение, таким образом, приобретает черты символа российской 'нации, демонстрирует ее волю к независимости и любви ее к своей Родине (отметим: ополчение — явление сугубо добровольное; никто никого не принуждал, все предопределялось желанием беззаветного служения Отечеству).
Стоит в связи с этим провести ряд интересных исторических, быть может, несколько символичных параллелей.
События Русской смуты начала XVII века — уникальные в истории нашей страны, ничего подобного не было ни до, ни после: сдача российской столицы российскими коллаборационистами, переход военных частей на сторону противника, приглашение на трон людей, не имеющих ни малейшего представления о российских традициях. Казалось, что такого государства, как Россия, больше нет, что в небытие уйдети культура, и быт, и мораль, и право...
Но стремление к независимости, любовь к Родине оказались сильнее, чем даже ненависть к своим крепостникам, с которыми пришельцы с Запада обещали покончить, дабы освободить бесправного русского мужика. Призыв объединиться, ополчиться (то есть встать, вооружившись, против врага) пошел от низов русского общества. Думается, что даже применительно к XVII веку можно говорить о русских людях как об обществе, поскольку они были в состоянии самостоятельно принимать такие важные решения и брать на себя ответственность, не задумываясь о том, что многим это решение будет стоить жизни. Забыв старые обиды и разногласия, в один добровольческий строй встали представители всех общественных страт — купечество, крестьяне, дворянство, казачество, духовенство...
Именно ополчение решило в 1612 году судьбу русского государства, несмотря на то, что военного опыта у ополченцев было гораздо меньше, чем у противника — поляков и шведов, но стремление отстоять свои святыни оказалось все же сильнее. Да, ополчение понесло гораздо большие потери, чем интервенты, но кто думает о жизни в момент, когда на карту поставлено — быть или не быть!
Во время Отечественной войны 1812 года ополчение, конечно, уже не решало столь категоричные вопросы. Но без патриотов, составивших ополченческие полки и роты, русская армия вряд ли могла выстоять и при Смоленске, и при Бородине, и при Тарутине. Без добровольчества не было бы того массового партизанского движения, которое в конце концов и сделало пребывание иностранной (в данном случае — наполеоновской) армии в России невыносимым. Именно ополчение во время лютых морозов декабря 1812 года преследовало противника по старой смоленской дороге, дав возможность сохранить основные силы русской армии. 1941 год вновь показал, что ополчение — удивительное, неповторимое проявление русской души, факт готовности самопожертвования ради своей Родины. Без ополчения, которое, справедливости ради надо сказать, наши правители бросали на неминуемую смерть, нам пришлось бы еще более туго. Добровольцы своими жизнями отвоевывали самое драгоценное в тех условиях — время, которого так не хватало для развертывания кадровой армии.
Конечно, ополченцы начала XVII, начала XIX и середины XX веков отличны друг от друга — они были детьми своих эпох.
Но их всех объединяло одно — кто, если не мы? И тогда появлялись добровольцы, сходившиеся в ополчении и шедшие на смерть, понимая, за что умирают...
Быть может, кому-то покажется не совсем уместным, но, на наш взгляд, напрашивается параллель между 1612 и 1917-1918 годами (временем первой и второй русских смут). Конечно, в период русских революций 1917 года речь в первую очередь шла о противостоянии граждан России между собой. Но в немалой степени эта кровавая, братоубийственная гражданская бойня вспыхнула из-за шедшей вот уже четвертый год мировой войны. Одним из камней преткновения между теми, кто отстаивал идеалы эгалитаризма, и теми, кому дороги были вековые традиции, стал вопрос об отношении к мировой войне, к возможности заключения сепаратного мира, об уступках, в том числе и территориальных, противнику ради безоговорочного мирного договора, о союзническом долге, об ответственности перед потомками за содеянное.
Те, кто оказался в конце 1917-го — начале 1918 года на Юге России, где шло формирование вооруженных отрядов Белого движения, считали себя добровольцами: они без всякого на то принуждения служили Отчизне, рассчитывая покончить со смутой внутренней и внешней. Добровольчество времен Гражданской войны носило в себе элементы ополчения, но, к сожалению, воевать пришлось не с интервентами, а с соотечественниками. Причем, как это ни прискорбно звучит, порой приходилось обращаться за помощью к зарубежью: и бывшие союзники по мировой войне, и даже бывшие противники оказывались в одном 'ряду с российскими добровольцами, ведущими борьбу против большевизма.
Быть может, поэтому и сегодня так много возникает дискуссий о тех, ставших уже легендарными временах. Поэтому столь неоднозначную реакцию вызвал перенос из-за рубежа на российский погост праха двух виднейших представителей постреволюционного добровольчества -генерала А.И. Деникина (почти два года стоявшего во главе Белого движения Юга России) и философа И.А. Ильина (в его работах логично и критически препарировалась суть большевизма, значение Белого дела, его перспективы, его герои и злодеи).
И Деникина, и Ильина можно по праву назвать «ополченцами»: и тот и другой добровольно сделали свой выбор, вступив в борьбу за идеалы государственности. И тот и другой были принципиальными противниками даже малейших уступок внешним силам в области независимости России, не говоря уже о полномасштабных сепаратных договорах, подобных Брестскому миру, согласно которому страна утрачивала огромные территории. И тот и другой были готовы сделать все, чтобы Россия вышла из очередной смуты такой же обновленной, как и в XVII веке. В то же время они, как и лидеры того легендарного ополчения, не претендовали ни на славу, ни на корысть.
Они были настоящими патриотами, для которых любовь к Родине определяла само существование.
4 ноября мы будем отмечать новый праздник. И от нас, нашего поколения, зависит, каким содержанием его наполнить. Полагаю, будет очень правильным, если главной идеей станет служение Отечеству, добровольчество и самопожертвование во имя своей страны. Это будет наша дань памяти тем, кто, не ища личной выгоды, готов был отдать жизнь и отдавал ее, чтобы жили и мыс вами.